Адам произнес изумительным глубоким голосом:

— Ты совершенно такая, как я и предугадывал; я знал, что ты где-то здесь, но не мог отыскать. Где же ты пряталась?

Лилит едва совладала с разлившимся по ее телу непонятным жаром. Адам — всего лишь некое ограниченное знание, помещенное в новоиспеченную плоть; разницы нет, как эта плоть слеплена. Ее замысел слишком рискован, чтобы терять время на восхищение Адамом; нельзя задерживаться только потому, что ее новообретенным глазам понравилось глазеть на него. Она придала голосу нужную медоточивость и, глядя искоса, пропела:

— Меня здесь вовсе не было, пока ты не подумал обо мне.

— Пока я что? — сдвинул Адам золотистые брови.

— Господь сотворил тебя по своему образу и подобию, — пояснила Лилит, затрепетав ресницами. — В тебе еще сохранились божественные способности. Разве ты не знаешь, что тоже можешь творить, стоит только сильно захотеть?

Лилит вспомнила, как жаждала поймать его импульсы, распространявшиеся по Саду широкими призывными волнами, предназначенными, казалось, только ей одной. Она с удовольствием откликнулась на них, сознательно покорившись невидимому ловцу, позволила вытянуть себя из текучей пустоты, разрешила облечь себя плотью по чьему-то повелению, пока ее суть не вместилась в это загадочное, мягкое, упругое вещество, столь легковесно откликающееся на все, что встречалось ей в Саду.

Адам покачал головой в знак сомнения.

— Тебя здесь не было. Я искал и не нашел, — произнес он, словно не слыша Лилит. — За день я перебрал всех животных — у каждого была пара, кроме человека. Поэтому я понял, что ты где-то здесь. Примерно знал, как ты выглядишь. Я решил: когда найду, назову тебя Евой — матерью всех живущих. Ты согласна?

— Хорошее имя, — промурлыкала Лилит, придвигаясь к нему, — но для меня не годится. Я Лилит, вышедшая по твоему зову из тьмы.

Она дерзко улыбнулась и вскинула руки; тенистый покров на ее плечах стал едва различим. Адам, казалось, не вполне понимал, что ему делать с собственными руками, когда пальцы Лилит сомкнулись у него на затылке, а сама она привстала на цыпочки, взглянув ему в лицо.

— Лилит? — удивленно переспросил он. — Звучит красиво. А что это значит?

— Не важно, — проворковала она нежнейшим голоском. — Я пришла исполнить твое желание. — И тихо добавила: — Пригни голову, Адам, и я кое-что тебе покажу.

Так в Саду впервые поцеловались. Когда все закончилось, Лилит открыла глаза и в ужасе посмотрела на Адама, настолько глубоко взволнованная прелестью поцелуя, что едва могла вспомнить, какая причина его вызвала. Одурманенный Адам хлопал глазами. Теперь он знал, для чего нужны руки. Все еще сбитый с толку, он невнятно пробормотал:

— Слава Богу, что ты пришла! Если бы Он прислал тебя пораньше! Мы бы…

Лилит уже совладала с собой достаточно, чтобы нежно прошептать:

— Разве ты не понял, милый? Господь не посылал меня. Ты сам, по собственной воле, возжелал и призвал меня, позволил мне явиться из… ну, не важно… и прийти к тебе в облике, созданном твоим воображением. Я-то знала, сколько дивных дел мы вдвоем сможем осуществить в Эдеме. Ты точное подобие Господа, и твои возможности превосходят твое разумение, Адам. — Поразительный замысел, посетивший Лилит в эфире, едва она впервые услышала безмолвный призыв человека, придал жара ее голосу. — Нет границ тому, что мы можем вдвоем тут сотворить! О таком величии даже сам Бог не помышлял…

— Ты такая красивая, — перебил Лилит Адам, глядя на нее с обезоруживающей простодушной улыбкой. — Как хорошо, что ты пришла…

Весь оставшийся у Лилит пыл вырвался в глубоком вздохе. Нет смысла сейчас с ним толковать: он так незрел. Наделен божественной мощью, но сам об этом не подозревает; даже не знает, что он — самостоятельная личность. Он еще не вкусил плода с Древа познания, и его невинность столь же безупречна, сколь и красота. Разум Адама пуст: возможно, Господь ничего туда не поместил, когда создавал его из теплой райской почвы.

А может, это и к лучшему: Адам слишком близок божественности, чтобы разделять взгляды Лилит. Мало ли что ей взбредет в голову совершить! Коль скоро ему неведомо разумение, он не станет задавать вопросов, а значит, к Древу ему приближаться ни в коем случае нельзя.

Древо… Ей тут же припомнилось, что Эдем пока остается пробным участком, а вовсе не завершенным образцом. Теперь она, кажется, поняла, какой именно изъян в человеке позволил ей — единственной из всех эфирных существ — проникнуть в средоточие райского могущества, красоты и невинности. Лилит, олицетворение порока, не ошибалась на свой счет. Господь создал Адама незавершенным и, пожалуй, сам не подозревал о промахе. Адам, движимый собственной потребностью, создал себе женщину — также несовершенную.

Все это вдруг стало ясно Лилит, и она полнее прочувствовала отклик тела на крепкие объятия этого великолепного создания. Где-то на краю сознания вертелась чрезвычайно важная мысль, но разум отказывался за ней следовать — проскользнул мимо и зыбко умостился рядом с человеком, к плечу которого клонилась Лилит. Все-таки прелюбопытная штука — плоть! Ее бремя — несмотря на всепоглощающий вопрос о божественной цели, несмотря на опасность пребывания здесь — мешало Лилит забыть о близости Адама, о его сильных руках. Ценности поменялись с устрашающей быстротой, и больше всего пугало то, что ее это совершенно не заботило.

Лилит снова склонилась к нему на грудь и вдохнула медовый аромат апельсиновых цветков, тщетно призывая себя не тратить драгоценное время. Господь может в любой момент опустить взор и заметить ее, а до того момента надо еще столько всего переделать. Нельзя поддаваться этому сладостному опьянению всякий раз, как Адам покрепче ее обнимет. В Саду необходимо возвести укрепления, и приступать следует немедленно.

Вздохнув, Лилит взяла Адама за руку, переплела свои пальцы с его и нежно промурлыкала:

— Я бы хотела прогуляться по Саду. Ты мне его покажешь?

Его голос потеплел:

— Конечно! Я рад, что ты сама попросила. Здесь так красиво.

Херувим, перелетавший через долину, увидел, что они направились к востоку. Он завис, трепеща крылышками, и нахмурился.

— Подождите, вот Он обратит свой взгляд вниз, и тогда посмотрим, что будет! — пропищал он.

Адам рассмеялся, а херувим возмущенно фыркнул и упорхнул, качая головкой. Лилит тоже засмеялась, прижавшись к Адамову плечу. Ее радовало, что он не понимает предостережений херувима: совершенство непорочности равносильно глухоте. Пока есть возможность, нельзя разрешать ему пробовать плоды. Сущность порока ему недоступна и должна такой и остаться.

Лилит сама была квинтэссенцией абсолютного зла, противопоставленного абстрактному добру, и сознавала, что призвана уравновешивать это добро, тем самым утверждая его. По общему замыслу Творения